А целью всего этого мрачного путешествия стал старый, давно забытый хлев на самом краю барского сада, недалеко от псарни. Алексей притащил Мохова туда. Помимо рук, которые он связал пленнику за спиной, он еще и скрутил ноги, а рот его залепил кляпом.
– Я даже не мог позвать на помощь, – вспоминал Евгений Александрович. – Мне казалось, что я останусь там навеки и сгнию, словно замурованный в склепе. Я сидел там почти два дня. Наконец, дверь распахнулась, и в хлев зашла кормилица молодой барышни Софьи Федоровны. Она принесла мне воды и корку хлеба. Даже эту скудную пищу мне приходилось есть, как собаке, одним ртом, ведь руки мои были связаны.
– Феклуша! – в один голос вскрикнули я, Сашенька и Артемий Валерьевич. – Она-то здесь при чем?
– А при том, что эта крестьянка состоит в сговоре с этим дьяволом. Не могу сказать точно, но у меня есть некоторое предположение, возможно, Долинский чем-то припугнул кормилицу. Еще раз повторяю, это страшный человек. Я ползал по хлеву, как животное, а спал на соломе. В старом хлеву, даже после долгих и тщательных моих поисков, я не нашел ничего такого, обо что можно было бы перетереть путы, сковывавшие мое тело.
Пока Мохов пересказывал свои злоключения, я вспомнила и мою встречу накануне охоты с Алексеем Долинским. Как читатель, наверняка, помнит, мне тогда показалось, что племянник Федора Степановича что-то прятал от меня за спиной, и это что-то оказалось тем самым ножом, которым он угрожал Мохову.
Затем в памяти всплыла встреча в саду с Феклушей и мои похождения вокруг псарни. Неудивительно, что я тогда так и не смогла обнаружить ничего подозрительного, Мохов-то ведь находился не на псарне, а в рядом стоящем хлеву, куда мне даже не пришло в голову заглянуть.
– Как же вы выбрались оттуда? – поинтересовалась я у Евгения Александровича.
– О, это долгая история, – вздохнул Мохов. – Слушайте же. Не знаю, сколько дней и ночей я провел в старом хлеву, но чувствовал, что начинаю истощаться от скудного питания и постоянного холода, особенно по ночам. Но однажды, то ли от забывчивости, то ли по какой-то другой причине, о которой мне ничего не известно, Феклуша забыла запереть хлев на засов. И тогда я… Да, я ведь не сказал вам, – вспомнил он. – Вы, верно, думаете, что я не предпринимал никаких попыток выбраться оттуда. Так вот, знайте же. С первого же дня своего заточения, даже, вернее, с первой ночи, после того, когда я не нашел ни одного предмета, с помощью которого можно было бы освободиться от веревок, я, подползая к стене спиной и изворачиваясь всем телом, пытался рыть землю, чтобы сделать подкоп. Сначала у меня это получалось довольно плохо, но потом я приноровился, и день ото дня рыл все быстрее и быстрее, хотя руки у меня покрылись кровавыми мозолями. Когда приходила Феклуша, я накрывал яму соломой, которая служила мне постелью.
С каждым днем подкоп, который я рыл, становился все больше и больше, и вот, именно в тот день, когда кормилица молодой барышни забыла запереть мою темницу, я решил во что бы то ни стало выбраться. Я пополз. Передвигаться мне приходилось спиной, упираясь в землю поочередно то руками, то ногами. Таким образом, никем не замеченным, мне удалось доползти до старой барской кузни. Когда-то, в лучшие времена, она приносила Долинским большие доходы. Но потом, после разорения Федора Степановича, кузня пришла в негодность, содержать ее было не на что, и ее забросили. Там я нашел какой-то обломок железки, перетер через него веревки на руках, развязал ноги и таким образом освободился. Но все эти действия отняли у меня последние силы, которых оставалось не так уж и много. Я даже не помню, как заснул.
Проснулся я, когда наступила ночь. От недолгого отдыха мне стало немного легче, сил прибавилось. Я поднялся и пошел к барским конюшням в надежде взять там лошадь и ускакать как можно дальше от этого страшного дома. Однако сквозь заросли деревьев я увидел на крыльце барской усадьбы две фигуры. Это были Софья Федоровна и Алексей. Они о чем-то спорили, молодая барышня плакала и причитала так громко, что даже до меня доносились ее безутешные всхлипывания.
– Что он делал с нею, – со злостью проговорил Артемий Валерьевич, и я увидела, как в гневе он сжал кулаки.
– Честно говоря, я так и не узнал, о чем велся между ними разговор. Я решил не приближаться к усадьбе, боясь, что Алексей Долинский меня заметит. Путь мой лежал прямо к конюшне. Я благополучно добрался до нее, оседлал лошадь и уже хотел на нее вскочить, как вдруг за спиной раздался страшный окрик моего мучителя. Я оглянулся и увидел стоящего на моем пути Алексея Долинского, в руках он держал хлыст, – Мохов закрыл глаза, вспоминая подробности той ужасной сцены.
Несколько мгновений Евгений Александрович молчал, не в силах передать нам то, что испытал на себе.
– Что он сделал? – не выдержала Шурочка, обращаясь к Мохову.
– Он избил меня кнутом, – откликнулся Евгений Александрович, чем привел нас в ужас. – Да, в это трудно поверить, но он действительно принялся избивать меня, гоняясь за мною по всей конюшне. Я даже не мог противиться такой жестокости, так как за время заточения, как уже пояснял ранее, я сильно ослаб. К тому же сам убийца не давал мне ни минуты передышки, кнут так и взлетал надо мною. Он исполосовал всю мою спину, одежда превратилась в лохмотья, сильная боль пронзала все мое тело. И когда он загнал меня в угол, я понял, что если не спасусь, то погибну там навсегда. Собрав все свои оставшиеся силы, я кинулся на Долинского и толкнул его в сторону. Мучитель мой упал. Воспользовавшись этим замешательством, я помчался к оседланной мною лошади, вскочил на нее и быстрее ветра поскакал куда глаза глядят.
Однако на этом злоключения мои не закончились. Скакал я долго, всю ночь. Я почти загнал лошадь, так как безумно боялся погони Долинского. На рассвете же обнаружилось, что я совсем заблудился. Затем начался дождь, я промок, изголодался, сил моих больше не оставалось. А тут еще и лошадь моя, испугавшись вспышки молнии, вдруг понесла. Честно говоря, я уж распрощался с жизнью. Сам бог послал мне вас, – он устало улыбнулся, окидывая нас троих благодарным взглядом.
На этом заканчивается рассказ, а также и эта глава.
Глава двенадцатая
Несколько минут прошли в полном молчании. Каждый из нас осмысливал и переваривал услышанную историю. Мохов, привалившись к сидению кареты, начинал дремать. Впалые щеки его тихо подрагивали в такт дыханию. Даже всегда такая живая и разговорчивая Сашенька теперь притихла и сидела молча, опустив глаза на сложенные на коленях руки. Первым голос подал Артемий Валерьевич.
– Так значит, именно Долинский-младший и убил своего дядю, – проговорил он. – Страшный человек. Но за что, за что пожелал он смерти Федору Степановичу?
– Чтобы он не проговорился полиции о смерти Волевского и вашей смерти, то есть я хочу сказать, это они считали, что вы умерли, – откликнулась я, чем вызвала изумленный взгляд Бушкова.
– Помилуйте, но как вы пришли к такому выводу? – удивился Артемий Валерьевич.
– Да, объясни нам, пожалуйста, Кати, – от волнения подруга снова начала называть меня по-французски.
И тут я рассказала всю ту картину, которая, словно мозаика, складывалась у меня в голове, пока Евгений Александрович Мохов расписывал нам свои злоключения в Воскресенском. Не стану хвалиться, что получилось это у меня легко. Вовсе нет. Оставалось еще много невыясненных моментов, но в целом картина всех преступлений, совершенных Алексеем Долинским, была налицо. А история обо всем этом у меня получилась вот какая.
Начну с самого начала. Волевский, проигрываясь в карты, закладывает имение. По всей видимости, такое происходило довольно часто, но последний долг оказался настолько большим, что у князя-кутилы не оставалось другого выхода, кроме как срочно искать средства на выкуп родного дома. Ему срочно нужны деньги, а тут еще и выясняется, что обманутая им Софья Федоровна ждет от него ребенка. Что прикажете делать в такой ситуации горе-игроку? Естественно, уехать как можно скорее и попытаться достать необходимую сумму для оплаты залога. Так он и поступает, он уезжает, но удача и в этот сложный момент его жизни не покидает его. А удача эта представляется в лице милой, умной, незамужней, а главное, богатой Сашеньки, которая с первого взгляда влюбляется в достаточно молодого и на первый взгляд состоятельного князя.